И скрылся Давид в поле.
Настал новый месяц, и сел король за трапезу. И сел король на своё место, как обычно, на сидение у стены. Рядом встал Йонатан, и сел Авнер рядом с Шаулом. И оказалось незанятым место Давида. Но не сказал Шаул ничего в тот день, потому что подумал: это случайность, верно, не был он чист и ушёл для омовения.
И было: на второй день месяца опять оказалось незанятым место Давида. Сказал Шаул Йонатану, сыну своему:
– Почему не пришёл сын Ишая ни вчера, ни сегодня к трапезе?
И отвечал Ионатан:
– Отпросился у меня Давид в Бет-Лехем. «Отпусти, – говорит, – на семейное пиршество, брат мой велел мне быть там. Сбегаю я и повидаюсь с братьями моими». Вот почему он не пришёл.
И воспылал гнев Шаула на Йонатана. Сказал он ему:
– Дерзкий! Знаю, что предпочёл ты отцу сына ишаева на позор наготы матери своей! А ведь во все дни, пока жив сын ишаев на земле – не бывать королевству твоим!
<...> Понял Йонатан, что решено отцом его убить Давида. И встал Йонатан в гневе из-за стола, и не ел пищи во второй день месяца, ибо горевал о Давиде, так как обидел того отец его.
И было поутру: вышел Йонатан в поле в назначенное Давиду время, а с ним малый отрок. Сказал он отроку: «Беги, ищи стрелы, которые я пущу». Отрок побежал, а он пустил стрелу дальше, чем был тот. Прибежал отрок к месту, куда Ионатан пустил стрелу, и закричал Ионатан вслед отроку: «Стрела дальше тебя». И ещё кричал Ионатан вслед отроку: «Поторопись, не останавливайся!»
Собрал отрок йонатанов стрелы и пришёл к господину своему. А отрок не знал ничего, только Йонатан и Давид знали, в чём дело. И отдал Йонатан оружие своё отроку, бывшему при нём, и сказал ему: «Ступай, отнеси в крепость». Отрок ушёл.
Тогда Давид поднялся с южной стороны камня Азэля, пал лицом на землю и поклонился трижды. И целовали они друг друга, и плакали друг с другом, но Давид плакал сильнее. Потом сказал Йонатан Давиду:
– Иди с миром. А в чём клялись мы именем Господа, сказав: «Господь да будет между тобою и мною и между твоим потомством и моим» – пусть останется навеки.
И встал Давид и пошёл. А Йонатан возвратился в лагерь.
<...> И сказала Давиду Михаль, жена его, так:
– Если ты не спасёшь жизнь твою этой ночью, то завтра ты будешь убит.
Спустила Михаль Давида через окно, и убежал он и, убежав, спасся.
И взяла Михаль фигурку и положила на постель. А одеяло из козьей шерсти положила в изголовье, и всё накрыла одеждой. И когда послал Шаул взять Давида, Михаль сказала: «Он болен».
И послал Шаул людей осмотреть Давида, сказав: «Принесите его ко мне на постели».
Те пришли и вот: фигурка в постели, а одеяло из козьей шерсти в изголовье
<...> И сказал Шаул Михали:
– Зачем ты меня так обманула? <...> И отпустила врага моего, и он спасся?
И ответила Михаль Шаулу:
– Он сказал мне: «Отпусти меня, зачем мне убивать тебя?»
– И пусть бы убил! – закричал Шаул. – Почему у тебя нет детей?
Михаль отшатнулась. Боже, подумала она, что с ним стало! Воистину, злой дух!
Шаул больше не кричал. Подтянул к себе скамейку, показал Михаль, чтобы села рядом, спросил:
– Ну, зачем он убежал? Почему ты ему помогла?
Михаль заплакала.
– Я люблю Давида, – выговорила она. – А ты хотел его убить.
– Я? – Шаул обессилил, ссутулился, упёрся руками в колени. – Я?! Давида? Убить?!
– Ты! Ты! – гнев высушил слёзы на лице Михаль. – После смерти мамы ты стал совсем другим. Ты всех нас ненавидишь. Тебя ничто не радует, ни моё замужество, ни рождение внуков. Ты ненавидишь Давида, а ведь это он сразился с Голиафом и убил его!
– Девочка, – перебил Шаул, – при чём здесь Голиаф? Скажи, – повернулся он вяло к Михаль, – почему ты не родила от Давида? Тогда всё могло бы сложиться по-другому.
Михаль потупилась, потом заплакала, закрыв руками лицо.
– Плачь, – сказал ей Шаул. – Плачь, дочка!
И пошёл прочь из комнаты.
Тебе будет хуже всех, доченька, думал он на ходу. Мы-то не доживём, а тебя Господь сохранит. И ты увидишь, как муж твой выдаст на повешенье твоих племянников и братьев.
Из-за дерева вышла Рицпа, на лице – тревожный вопрос. Шаул покачал головой. Рицпа не подошла ближе.
Шаул шёл быстрым шагом поднимался в гору, к ячменному полю, которое он вспахал впервые двадцать лет тому назад. Вдруг пришло спокойствие и понимание, что им с Давидом необходимо встретиться для откровенного разговора и выяснить всё до конца.
Почему люди кругом так уверены, что я ненавижу Давида, что я прямо-таки обязан его убить? Разве этот мальчик виноват в судьбе, предназначенной мне! А предсказание ведь было ясным: я никогда не посягну на жизнь будущего короля или кого-нибудь из его рода. Но кому смогу это рассказать! И кому объясню, кто для меня Давид, как я им восхищаюсь, как люблю?
...Однажды Шаул заговорил с Богом и произнёс слова, которые потом ошибочно припишут пророку:
– Ведь я же знаю, что Ты – Бог добрый и кроткий, долготерпеливый и многомилостивый, что Ты полон жалости и отходчив. А теперь, Господи, отними у меня душу мою, потому что лучше умереть мне, чем жить.
...Как-то, после того, как Давид пел для него, Шаул спросил:
– Ты думаешь, всегда есть спасение?
Давид задумался.
– Или хотя бы утешение?
– Утешение есть всегда, – быстро ответил певец.
– В чём?
– В молитве, – сказал Давид, удивляясь, что такой вопрос задаёт помазанник Божий.
Так Шаул впервые узнал, что его безмолвные обращения к Богу – это молитва. И наверное, то, что сказал Давид, было верно – ведь сколько раз повторял он вслед за певцом: «Каждую ночь омываю слезами постель мою...» И то, что тревожило, то, что давило Шаула, отпускало его. Он верил каждому слову, когда шептал за Давидом: