Король Шаул - Страница 41

Больше ни один человек не оставил Йонатана. Молодые бойцы, не жалуясь, ждали начала сражения. Связь между ивримскими станами действовала надёжно, особенно, начиная с четвёртого дня, когда Шаул перевёл остатки своей армии в Гилгал, расположенный довольно близко от новой позиции Йонатана.

Видимо, сообщения о бегстве людей от Шаула сбили с толку филистимского военачальника. Питтак просмотрел переход иврим из Михмаса в Гилгал, поверив, что новый лагерь возник из-за того, что к иврим подошли свежие силы. Он отложил атаку, а потом разделил колонну на несколько отрядов, велев каждому из них напасть на разные лагеря иврим, на что и рассчитывал Авнер бен-Нер. Впервые за эти дни командующий засмеялся, выслушав донесения дозорных.

Король, прибыв к гилгалскому жертвеннику, старался уединиться и просил не докладывать ему о беглецах.

– Шмуэль прав, – сказал он, – Начнём побеждать, беглецы к нам вернутся.

– Грабить они вернутся! – сказал Авнер бен-Нер и плюнул себе под ноги.

Так прошла неделя. На восьмой день Авнер молча приблизился к сидящему на камне королю и поднял обе руки, показывая на пальцах: семь дней позади.

И сказал Шаул:

– Подведите ко мне жертвы всесожжения и жертвы мирные.

И вознёс он всесожжение.

Судья и пророк Шмуэль ехал с поэтического состязания в Раме.

– Прекрасно! – шептал он и улыбался. – Этого мальчика вдохновил сам Бог. И повторял про себя слова из гимна, сочинённого молодым левитом по имени Гад:

«Как олень стремится к источнику,
так летит душа моя к Господу!»

– Как хорошо! – радовался Шмуэль.

Вдруг он вспомнил, что обещал Шаулу приехать в Гилгал для жертвоприношения. Может, уже поздно? Придётся рассказать королю, почему он задержался. Да разве поймёт этот деревенщина! Ладно, как же дальше пел Гад?

Издалека он увидел ограду гилгалского жертвенника. Вокруг под навесами стояли солдаты. Военный лагерь? Ну да, ведь ему говорили о нашествии Филистии...

Тут же старец забыл обо всём на свете: он увидел, что над жертвенником поднимается дым.

Навстречу, улыбаясь и протягивая к нему руки, шёл седой великан – как тогда в Алмоне.

Но приблизясь и заглянув в лицо пророка, Шаул замер, не посмел снять его с осла и поцеловать.

– Мир тебе, Шмуэль, – произнёс король.

– Кто разрешил начинать без меня? – закричал судья и пророк, и лицо его сделалось багровым.

– Я разрешил, – выглянул из-за спины короля Шаула Ахимелех бен-Ахитув.

Шмуэль даже не посмотрел в его сторону. Не слезая с осла, он кричал на короля и размахивал руками возле его лица.

– Ты забыл моё предупреждение в Алмоне?! Я ведь объяснил, что тебе дозволены только семейные жертвоприношения, – на лице старца гневное выражение сменилось презрительным.

Король Шаул смотрел в землю и не произносил ни слова.

– Идём со мной, – вмешался Авнер бен-Нер, указывая Шмуэлю пальцем на холм. – Идём, поглядишь на лагерь необрезанных: сколько их и сколько нас!

Шмуэль будто не слышал. Теперь он уже молча смотрел на короля, и слёзы текли по его щекам и бороде.

– Понимаешь, – начал Шаул, – мои люди требуют начать сражение. Ещё немного, и здесь начнётся бунт, нас перебьют не филистимляне, а свои...

Он смотрел на лицо старца и понимал, что тот его не слышит. И тогда король заговорил – просто так, чтобы заполнить те несколько мгновений перед приговором, который Шаул и так уже знал. Он начал перечислять, когда и сколько солдат убегало из стана в каждый из дней ожидания, сколько заболело или погибло от змей и скорпионов. Стоящий рядом Авнер бен-Нер был поражён памятью короля.

– Что ж, – перебил Шмуэль. – Значит, так и должно было быть. Испытал тебя Господь, а ты слаб.

Быстро-быстро, захлёбываясь от слёз, попадающих ему в рот, Шмуэль зашептал жестокие слова, которые слышал только он сам и Шаул.

Не попрощавшись и ни разу не обернувшись, судья и пророк уехал из Гилгала. Хмурый осёл сам находил дорогу, а Шмуэль вознёсся в мыслях к престолу Господа и просил у Него прощения для короля иврим и народа.

Молча стоял спиной к построенным возле жертвенника воинам король Шаул. Люди думали, что он всё ещё смотрит вслед судье и пророку, слушая тишину, заполнившую долину и горы над ней. Но не тишину он слушал, а Человека в красной рубахе. Приблизив к земле лицо, тот медленно повторил все слова, которые сказал однажды на дороге к Гив’е крестьянину Шаулу: «И потомкам твоим не жить, и тебе не умереть в своём доме. И даже лёгкой смерти не жди – не будет...»

– Послушай, – прошептал Шаул, и желваки пошли по заросшим бородой щекам. – Я бы тоже так хотел: на осла и домой, беседовать с Богом. А что будет с ними? – он повёл плечом назад, где переступали с ноги на ногу перепуганные недавним спором воины. – Что им-то скажу?

Человек в красном, не удостоив Шаула ответом, исчез в небе.

– Что он там видит? – спросил коэн Ахимелех бен-Ахитув у стоящего рядом Авнера.

– Как солнце садится, – хмуро ответил командующий.

Шаул обернулся, оглядел строй. Солдаты отводили взгляды.

Ровным голосом король приказал коэну Ахимелеху: «Продолжай!» и, дождавшись, пока перестанет кашлять стоящий неподалёку Иорам, велел: «Зажгите ещё факелы».

Опять громко зазвучал голос коэна Ахимелеха, просившего у Бога победы для войска Его народа. Солдаты присоединились к молитве.

Когда Ахимелех поднял на угли последнюю часть жертвенной овцы, все вдруг увидели бегущего к ним королевского вестового.

– Необрезанные!.. У них что-то случилось! – кричал он.